Сериал с Достоевским. Рабочий момент

Нет, не так все буквально, не про Достоевского сериал, и не по его произведениям (очень жанровый проект, во многом вдохновленный творчеством Джей-Джей Абрамса, остается лишь надеяться, что это реализовабельно у нас), и даже не в соавторстве с Федором Михалычем, вызванным для этой цели в спиритическом сеансе — хотя последнее ближе всего к истине, и даже очень в духе этого проекта. Но нет: всего лишь время действия примерно совпадает с написанием «Карамазовых».

Этим проектом я занимаюсь уже больше года. Прошлой весной были созданы концепция, аутлайн сезона, намётки на второй сезон и, разумеется, пилот. Спустя какое-то время нам дали добро на написание еще нескольких серий. И вот сейчас, наконец, пишется остальной сезон, еще 16.

Навряд ли я могу писать про эту эпоху с таким знанием дела, которым обладает Акунин. Есть консультант, но все же приходится потеть. Изучать исторические подробности по Википедии и прочим ресурсам, а дух эпохи и стилистику речи — по романам XIX века (в какой-то момент прочитал длинный роман Крестовского «Петербургские трущобы» и воспоминания Путилина, начальника Петербургской сыскной полиции). Хочешь использовать слово в чьей-то речи — но сомневаешься, могли тогда так сказать или нет. Приходится на всякий случай открыть «Трущобы» и пару романов Достоевского в Ворд-формате и запустить поиск в текстах. Полной достоверности, конечно, не будет. Да она и не так важна, как достоверность эмоций и яркость характеров.

И всё же — а может, это моя иллюзия — что-то особенное произошло во время написания последних серий, шестой и седьмой, когда я решил взяться за «Бесов» параллельно работе. (Кажется, и «Трущобы», и Путилина я читал не совсем во время этой работы, а как-то до или после.) Были уже заложены в сюжете и трагические метания героя, и какие-то глобальные вопросы, вопрос веры, например, но в последние несколько недель все это приобрело какой-то интересный накал, какую-то достоевскую мрачную взбудораженность, несмотря на жанрово-приключенческий фактор, и речи заиграли по-другому, и афоризмы заблестели иначе. И даже «романические» описания того, что персонаж может думать и ощущать в данной сцене, вдруг показались вполне уместными и даже желательными. А от истории героя, от его трудностей, внутренних и внешних, от его раздирающих дилемм, от этой специфической музыки речи того времени, с ее некой косноязычинкой, от колоритных персонажей и их жутких тайн меня будоражит еще больше, чем прежде. Это какое-то уникальное явление, когда, прочитав очередные тридцать-сорок страниц романа мощного автора, почти что сразу (в тот же день, в любом случае) садишься писать о его эпохе, пропитанный не только духом исторического периода, но и страстями, грехами и великими идеями его вечных произведений.

Похоже, придется мне ближайшие полгода читать и перечитывать Достоевского, потому что впереди еще 13 серий. Спасибо, Фёдор Михайлович, земля пухом.