Гантенбайн

Философский роман Макса Фриша «Назову себя Гантенбайн» наполнен любопытными рассуждениями, глубокими образами, метафорами. Техника «сад расходящихся тропок», мотив двойничества, метафора слепоты с проницательным взглядом и прочие умные вещи. Хочу поделиться парой цитат.

Признаюсь, тем не менее, что до конца книгу не осилил. Точнее, принял решение не осиливать. У меня сейчас такой период в жизни, когда задаешься вопросом: а стоит ли это делать, если тебе это не очень приятно или интересно? Увы, форма романа невыносимо тягомотна (отсутствие развития, эпизодичность, поток сознания). Отдельные все же высказывания и мысли произвели впечатление. Вот к примеру:

«Один человек, посол одной великой державы, вдруг упал у себя на даче, но это, как выясняется, не инфаркт, а лишь понимание, что с ним стряслось, и тут не помогает ни отпуск для отдыха, ни новый орден для поднятия духа. Он понял, что он никакое не «ваше превосходительство», хотя так его величает свет на приемах под люстрами».

Или еще отрывок, несколько длинее и не такого афористичного формата, но очень здорово об отношениях и браке:

«Мне кажется, я нашел правильное решение!

Поскольку Лиля действительно не хочет, чтобы Гантенбайн, ее слепой, мыл посуду, только потому что посуда сама не моется, даже в кухню сама собой и то не выносится, и поскольку каждый раз, когда в кухне все сверкает, как в специализированном магазине кухонного оборудования, Лиля становится грустной, как от какого-то тайного упрека, Гантенбайн решил никогда больше не убирать всю кухню целиком. В самом деле, я это признаю, в том, что доводило кухню до блеска, была обычно доля маленького мужского злорадства, низменно-сладостной жалости к себе как к мужчине. Этого никогда больше не будет! Гантенбайн не вымоет теперь ни одной тарелки, ни одной ложки, когда Лиля дома. Только тайком и всегда лишь в таком количестве, чтобы это не бросалось в глаза. Кухня выглядит так, словно никто за ней не следит, и все-таки – пожалуйста – всегда можно найти еще несколько стаканов, несколько чистых ножей, всегда как раз в достаточном количестве, и пепельницы никогда не бывают начищены так, чтобы они сверкали как упрек, только пепел не громоздится горами, да испарились из них противные финиковые косточки, как и липкие колечки от рюмок на мраморном столике; печатная макулатура, иллюстрированные журналы прошлой недели исчезли так, словно сами признали наконец свою пожелтевшую устарелость, – а Гантенбайн сидит в кресле-качалке, куря сигарету, когда Лиля приходит домой, и Лиля испытывает облегчение от того, что он больше не считает своим долгом следить за кухней.

– Вот видишь, – говорит она, – можно и так.

Быт лишь благодаря чуду терпим».

По-моему, здорово. Может, я все-таки когда-нибудь дочитаю эту вещь?