«Кококо» против «Елены»

«Кококо», 2012 г. Режиссер: Авдотья Смирнова. Авторы сценария: Авдотья Смирнова и Анна Парнас.

«Елена», 2011 г. Режиссер: Андрей Звягинцев. Авторы сценария: Андрей Звягинцев и Олег Негин.

* содержит спойлеры

Весь небольшой багаж полнометражных работ Авдотьи Смирновой в качестве режиссера и сценариста, в лице трех кинокартин «Связь», «Два дня» и «Кококо», начинает вырисовывать в ландшафте российского кино крепкую фигуру автора, который знает, что делает. Каждой из ее отдельных работ и срезу ее творчества в целом можно поставить как минимум твердую четверку. Поверьте, в кино это — высокий балл, особенно на фоне кинопродукции нашей страны.

«Кококо» смотрится с интересом и заставляет задуматься. Не пустое кино, но и без претензий на что-то непостижимо глубокое. А главное — построенное по правилам драматургии. Зрителю не скучно. Ему не равнодушны персонажи. Он хочет знать, чем закончится. Он грустит, хохочет, хмурится. Жалеет, раздражается. Сопереживает, в общем. (Конечно, для кого-то все эти качества — уже есть признак продажного коммерческого института потакания массам. Такой человек — давай, до свидания.)

Столкнулись две несовместимости: отличная предпосылка, и мне плевать, что ее уже использовали 500 прекрасных, 5000 хороших и 50000 неважнецких произведений. Но самое главное, что мысль, которую выносит думающий зритель после  просмотра этой, казалось бы, незамысловатой комедийной драмы, намного сложнее и глубже, чем то, что вынесла публика из растянутого почти на два часа сюжета «Елены». Мысль, взбудоражившая творческую интеллигенцию после просмотра последнего фильма Звягинцева, была сформулирована примерно так: «Быдло наступает».

У меня вопрос: когда начало наступать быдло? Ответ «вчера» или «в прошлом году», думаю, не даст никто. Быдло наступает уже очень давно. Может, его «наступление» даже измеряется в тысячелетиях. Оно продолжало наступать сто лет назад, когда в России были уничтожены дворяне и аристократия. Оно наступало, когда чуть позже, в конце тридцатых, добивали или ломали оставшихся умных, видных и харАктерных. Тогда почему мы так паникуем по этому поводу сегодня? И главное — почему же наступающее быдло за столько времени никак-таки не наступит? А может, даже и наступило уже давным-давно, а мы всё пропустили?

Не поймите неверно. Я презираю быдло и хабальство (если мы вкладываем в эти понятия одни и те же смыслы). И трогательный ужас невротичной творческой элиты с ее тонкой душевной организацией прекрасно понимаю. И сам испытываю, честное слово. Да, он страшный, тот подвид человека, который обладает способностью грубо пренебречь всем тем, что является нашей хрупкой силой и гордостью, растоптать, проигнорировать и осмеять наше сокровенное, а потом дать в зубы. Он несомненно является поводом для кошмаров и пессимистичных прогнозов угла наклона того откоса, под который «всё катится». Я говорю всерьез, но нотка иронии, которая, возможно, закралась в эти слова, здесь не случайна. Потому что, если вдуматься, «быдло наступает на нас» звучит как «лес окружали горы». И мне кажется, у зрителя, проникшегося к фильму «Елена», причины считать эту киноработу шедевром на самом деле уходят корнями в очень личные (возможно, чересчур личные) страхи (возможно, чересчур страшные).

Быдло наступало, наступает и наступать будет. Думающих, начитанных, любознательных, тонко чувствующих всегда было намного меньше, чем остальных. Не могу сказать, что характерные методы быдла — внедрение своих в приличную, зажиточную и работящую семью и последующее травление богатых родственников. Поэтому о чем это из нашей жизни — не совсем ясно. К слову, когда дело касается дележки наследства и недвижимости, подавляющее большинство людей превращается в алчное, уродливое быдло, даже если прежде таким не было или не казалось. Так что, с одной стороны, ничего такого удивительного, а с другой — ничего такого насущного, в общем, тоже.

Но допустим, допустим, что такой сюжет глубок и имеет место быть, что он почему-то велик и могуч, что там дух времени, глубокая философия и разительная проницательность. Отчего же в фильме должно быть полтора события, растянутых на час сорок пять? В «Возвращении», тоже неспешном фильме созерцательного ритма, произошло намного больше за такой же примерно отрезок времени, и за событиями явно чувствуется Мировоззрение (даже если оно бесповоротно закодировано в тонкой и сложной символике).

Для понятности достаточно сравнить «Елену» с «Гамлетом». Нет, не по великости; я не собираюсь проводить заведомо несправедливое сравнение Звягинцева и Шекспира. Почему именно «Гамлет»? Потому что ситуация схожая, персонажные функции сравнимы (правда, в «Елене» их меньше — и зря). Елена — фактически королева Датская. Ее муж Владимир — король. Ее быдловатый сын — в чем-то дядя Гамлета, остальная семья — всяческие Лаэрты и Офелии. Дочь убитого Владимира условно исполняет функцию Гамлета, только как-то коротко и безрезультатно. Казалось бы, вот здесь-то у Шекспира и начинается самое интересное. Ан нет. Кино закончилось. И правильно, нефиг заниматься графоманией. Наш любимый месседж «всё плохо и лучше не будет» можно рассказать и в пятиминутке (правда, для проката ее придется растянуть в пятнадцать раз, имитируя вечное).

Драматургия строится из событий, поступков и завораживающего человеческого поведения. «Их есть у меня», говорит нам Авдотья Смирнова. Предпосылка «они сошлись как лед и пламень» в неумелых руках тоже может быстро выдохнуться, если ее не развивать. Но внутри отношений Лизы (Михалкова) и Вики (Троянова), вместо беспорядочного набора поверхностных конфликтов и противоречий, «Кококо» прочерчивает смысловые блоки (практически акты) с сюжетными векторами, направление которых небезынтересно. Вот Лиза раскрывает в Вике неожиданно привлекательную, независимую, свободолюбивую сторону, и даже начинает благодаря ей радоваться жизни: смотрим с эмоцией, интересом, радуемся за нее, хотя и чувствуем, что добром это может не кончиться, что даже в этом позитиве назревает трагедия. Вот Вика (чья хабалистость, как выясняется, еще не является признаком непорядочности) несмотря на свои — сколько? семь классов? — оказывается даже вполне себе способным человеком. И снова возникает самое желаемое для автора ощущение зрителя: «к чему же это приведет? мне хочется знать». И дальше сюжет уходит во вполне себе четко очерченный третий акт, где меняется вектор: начинается разлад. Потому что несмотря на все иллюзии, несмотря на все общие точки соприкосновения, Вика и Лиза все же обременены еще и своим личным/личностным багажом.

Но и тут не обойдется без пяти копеек критического анализа. Мне бы хотелось, чтобы предложенные сюжетные направления все-таки были дожаты до своего драматургического максимума. Может быть, иллюзии Лизы могли перекинуться и на ее коллег? (Ведь заразительный незамысловатый шарм Вики может действовать не только на Лизу.) Может, благодаря этому Вика все-таки оказалась бы в работниках музея, и даже преуспела в той должности, на которую ее пыталась устроить Лиза, больше, чем кто-либо мог ожидать? Может, это могло вызвать ревность и зависть у Лизы, как часто и реагирует наставник на слишком уж успешного протеже («я ее слепила из того, что было!»)? Может, именно это послужило бы поводом для Лизы снова обратить внимание на «темную сторону» Вики, с которой и начинается в фильме их «классовый конфликт»? И тогда последующие поступки Вики (самый острый из которых — секс с бывшим мужем Лизы) являются подтверждением ее «плохости», которого так усиленно теперь ищет сознание Лизы. А кто ищет, как известно, тот всегда найдет.

В этом случае, возможно, стал бы более четко очерченным момент, который запускает третий акт: ухудшение отношений их тандема (еще один пункт, который вызывал у меня вопросы). В фильме этот момент формально обозначен вечеринкой, которую устроила Вика дома у героини — но поскольку такое бывало и раньше, а такие проступки, как испорченная картина, явно бьют эту карту, то суть в чем-то другом, в чем-то, что начало происходить в душе у Лизы. И мне хотелось бы понимать, что именно, и какие события запустили этот поворот. Визуализация, товарищи.

Но вернусь к месседжу. В отличие от того, что проповедует нам истерический подтекст «Елены», «Кококо» заявляет нечто более зрелое: классы не могут друг без друга. Их отношения сложные, хитросплетенные в неразрывный клубок, и определять их как «конфликтные» — чересчур поверхностно. «Быдло» не «наступает», оно давно уже рядом, и это не плоская карикатура, какой бы нам хотелось видеть их. Мы не понимаем их, они нас, от этого все всех боятся и ненавидят. В период любой вражды одна сторона упрощает образ другой до примитивно-понятной, анекдотической зарисовки одиозного злодея или просто идиота: так проще невзлюбить, и бояться такого удобного врага предпочтительнее, чем осознавать, что твой заклятый противник разделяет общие с тобой черты. Как с этим-то жить?!

Но сюжет «Кококо» предлагает героине именно это откровение. Он заставляет ее увидеть свое другое «я» в хабалке Вике, проникнуться к ней, и только потом швыряет ее лицом в болотце под названием «а до конца им все равно не понять друг друга». Только «Кококо» переворачивает привычную нам концепцию вверх ногами: именно «быдло» в развязке фильма трепещет перед «интеллигенцией». Ведь в этом извечном противостоянии не всегда тот силен, кто грубее душой и мощнее мышцой. Подлинный страх вызывает непонятность, «страх перед неизвестным», как в фильмах ужасов. И Вика дрожит, умоляя полицию не отдавать ее Лизе, потому что поведение Лизы шокирует, и черт ногу сломит разобраться, какого бельмеса вытворяет эта культурная женщина с тонкой душевной организацией и внезапно проявишимися наклонностями убийцы?! Поведение, которое вызвала в ней сама Вика. Вот такая тесная связь. И рада бы интеллигенция расстаться с быдлом, да не может. Совесть не позволяет.