Раунд 2: «Дурак» против «Левиафана»

КАК ОБЫЧНО, ТЕКСТ СОДЕРЖИТ СПОЙЛЕРЫ!

Самый главный спойлер: «Дурак» побеждает. Если кому-то интересно, года три назад на этом сайте состоялся матч «Елены» и «Кококо». Посмотреть битву повторно можно здесь.

Знаете, я как бы даже к Андрею Звягинцеву ничего личного не имею, более того, вполне уважаю как творца. На поприще авторского кино он мощно дал о себе знать, в том числе и на международной арене. Несомненный мастер, с уверенным, ни на что не похожим стилем, он снимает про то, что его волнует, создает потрясающее настроение в этих длинных кадрах угрюмой российской красоты, актеры у него играют прекрасно, есть погружение, и всё такое. Чувствуется Личность, в общем. И если закрадывается в мой текст некоторая едкость, она относится в первую очередь не к режиссеру Звягинцеву, а к лицемерию, бытующему в творческой и околотворческой общине. Писал я об этом уже немало (например, здесь, а также вот тут), и еще буду, но если в двух словах, увлеченность бунтом против мейнстрима — бунтом огульным и неразборчивым, намного менее обоснованным, чем кажется, и часто не в тех местах, в которых надо бы — ведет к преувеличению художественных достоинств одних картин только за то, что они якобы ломают какие-то нормы или якобы про жизнь, и абсолютной слепоте к высокому мастерству других, только потому, что они еще и развлекательные.

Надеюсь, помимо саркастических интонаций, всё остальное будет объективно.

На поверхности «Левиафан», конечно, выглядит масштабнее, элегантнее, поэтичней, что ли, даже глубже, вроде бы. Вроде бы. На поверхности выглядит глубже, если так можно выразиться. Но давайте копнём.

«Иван-Дурак не потому дурак, что у него ограниченное IQ, или слюни изо рта».

Звягинцев утверждает, что «Левиафан» не является социальным кино; оно больше и шире (шире, чем любой жанр, которым можно было бы его определить, говорит режиссер, ставя свой проект над оценочными параметрами); в нём заложены библейские темы, и всё такое. Но что мы имеем (и тут важно понимать, как строятся зрительские отношения с сюжетом): фильм начинается с социальной проблемы, весь драйв сосредоточен на этом, герой хватается за ружье, приезжает друг в помощники, опасная конфронтация с мэром в начале, в середине к этой линии приплетается сюжет с неверной женой, пришедший внезапно откуда-то из-за угла, и, хотя он тоже играет роль в развязке, конец фильма основательно возвращает нас к социалке (впрочем, присутствовавшей постоянным жирным пунктиром): героя погубили из-за дома, который он не хотел отдавать.

Да, считывается притча об Иове, это правда. Но в Библии у этого сюжета был крепкий драматургический элемент, который связывал воедино все напасти, в одно цельное сопереживание. Бог и Дьявол, говоря попросту, заключили пари. И всё, что снисходило на Иова, было послано одной и той же фигурой, и мы знаем, кем. Сломается или не сломается? Вот вопрос, который нас держит в напряжении от начала до конца, именно потому, что он так поставлен в условиях спора. И Иов-таки ломается. Так, на пол-излома, ибо сколько же можно терпеть, действительно. У героя Серебрякова не наблюдается и этого кризиса. Он ничего не делает весь фильм (много пьет, бессильно бесится), и постепенно, планомерно, становится жертвой чиновника. Так ли оно бывает в жизни? Наверное. В жизни вообще всё бывает. Выразительно ли это в кино? Разве что благодаря харизме и игре Серебрякова. (Если начистоту, такие сцены, как эпизод с продолжительным гоготом над туалетной шуткой «ты что, канат проглотил?», мало что совершили для поддержки моей симпатии к персонажу.)

И да, в мировом кинематографе есть такие фильмы, и среди них великие. И это очень интересное и непростое отступление от классического сюжета с активным героем. В «Касабланке» Богарт практически весь фильм так и не приступает к действиям. Точнее, к тем действиям, которые и составляют его цель и его победу (в том числе, над собой) в развязке. Потому что если присмотреться, Богарт занят действиями непрерывно. Целый ряд сюжетов и подсюжетов заставляет его ходить по лезвию бритвы между его глубоко запрятанными внутренними убеждениями и внешней «целесообразностью». Когда он не занят этим, он активно сопротивляется ходу событий, в который пытается втянуть его сюжет — к «правильному поступку». Даже решившись на что-то, наконец, он дарит нам еще один интересный поворот, потому что кажется, что появившаяся у него цель эгоистична, и он рискует потерять наши симпатии. Здесь герой обманывает самого зрителя — к его же, зрителя, восторгу.

Еще один пример — «Умница Уилл Хантинг», где Дэймон тоже в роли героя, который только и делает, что сопротивляется судьбе и внешнему давлению со всех сторон, но активное сопротивление — это тоже действие, и делает он это интересно, драматично, эмоционально. Сложнейшая задача.

А мы в итоге имеем сюжет, в котором на парня «как-то всё навалилось сразу». Сюжет из разряда «а тут вдруг еще и жена». Бывает ли так в жизни? Несомненно. Интересно ли это на экране? Вроде бы и тут достаточно интересно, и там, но в целом похоже на двухголового кита: то ли засолить, то ли отдать в Кунсткамеру. Мне не удалось увидеть здесь фильм, который шире, чем любой жанр. В нём четко видятся два жанра и два сюжета, что само по себе не предосудительно; к сожалению, они не смешаны и даже не взболтаны. Но эксперименты — это нужно, это важно.

Когда на Богарта всё наваливается с разных сторон, все эти проблемы связаны с одним и тем же обстоятельством: идёт война, и Касабланка оказалась одним из тех перевалочных пунктов, где застряли многие; всем нужна помощь, а Богарт — фигура с ресурсами, и, несмотря на внешнюю черствость, он выдает себя как человека принципиального и небезразличного. Даже такая относительная случайность, как появление Ингрид Бергман из его прошлого, да не где-нибудь, а ровно в его настоящем, происходит в довольно ранней части сюжета и фактически является его запускающим происшествием. Ну да ладно, сегодня «Левиафан» сражается с «Дураком», а не с «Касабланкой», иначе нокауту суждено состояться еще до первого клинча.

«В итоге мы имеем сюжет из разряда «а тут вдруг еще и жена».

Почему именно с «Дураком»? Мне кажется, так уж выделились эти два фильма, как главные и замеченные социальные картины года про коррупцию и произвол чиновников. Собственно, социалка и является самой значимой составляющей «Левиафана». Да, в нём живые, отлично сыгранные образы, сцены из жизни, да, там есть некоторая драма любовного треугольника, но зрительская благодарность возникает у меня в первую очередь за — как бы это сказать? — художественное подтверждение моего права на искреннюю, пылкую и глубокую ненависть к таким одиозным фигурам как мэр и его приспешники.

На этой эмоции многое держится в фильме. Но ровно в этой же точке заложен и подвох. Персонажа Мадянова слишком легко ненавидеть. В жанровых фильмах, не претендующих на призы международных фестивалей, ценители изысканного таких злодеев называют картонными. Он являет собою откровенную, одногранную мразь, исчадие зла, жадности, вседозволенности, самодурства и лицемерия. Есть ли такие люди в жизни? Безусловно, порой создается такое впечатление. Интересны ли они на экране? Нередко даже да. Ненавидеть их — обычно отдельное «удовольствие», за что я уже и поблагодарил создателей, но вершиной драматургии и сложности характера это не является.

Как и не является социальным в полной мере фильм, который не раскрывает устройства Системы во всей ее сложности. И в этом «Дурак» намного успешнее. Мы встречаем чиновников в довольно стереотипной ситуации безобразной попойки, но фигура мэра оказывается намного сложнее, и это тоже очень похоже на жизнь. Мне интереснее следить за персонажем, у которого сохранились и какие-то принципы, и какая-то ответственность. Вопрос, что случится с этим балансом в критической ситуации. Ведь это тоже некий спор Бога и Дьявола. Перед Мадяновым такой дилеммы даже не стоит. Он чёрен с головы до ног.

«Похоже на двухголового кита: то ли засолить, то ли отдать в Кунсткамеру».

И вот уже начинается внутренний конфликт в чиновничьем гнезде, и озвучивается идеология, которая помогает этим людям заглушать свою совесть. (Чего стоит одна страшная фраза «На всех хорошей жизни всё равно не хватит. Подели её на всех — и никому ничего не достанется» .) И мы наглядно видим, как одно повязано на другое. И что именно ведет «относительно хорошую» мэршу за грань добра и зла. И как у подлецов тоже есть место для благородного поступка в предсмертный час. И каким боком здесь фигурирует элемент большого бизнеса.

Прочерчена (как аргумент в конфликте, не между прочим за рюмкой водки!) важнейшая взаимосвязь между методами правления и нищетой, невежеством, пьянством, преступностью, безработицей, сокращенной продолжительностью жизни. «А когда они по одному дохли, ты о них думала?» Чем не преступление против человечества? У взяток и откатов имеются далеко идущие последствия.

Персонаж Натальи Сурковой важен здесь еще и потому, что главный герой-то уверен в своих ценностях, у него внутренней дилеммы нет. Драматургический вес приходится на нее в не меньшей степени. Но и Дураку приходится столкнуться с другим мировоззрением, выраженным в его семье: как бы чего не вышло, лучше помолчать, главное — сам останься цел. И эта обывательская позиция имеет свой вес. Семья лишится отца, сына, а удастся ли ему что-то поменять?

И даже низы фигурируют здесь, как часть системы: жертва пороков правящей «элиты», наделенная, от их барского стола, апатией, отчаянием и животным существованием, оборачивает свою накопленную тупую ярость против спасителя. А против кого им еще?

«Искать «пасхальные яйца» — это прикольно, но они не являются основным пластом фильма».

Жаль, что в качестве общества представлено только самое дно, да еще семья Дурака: довольно однобокая картина гражданских позиций. Тем не менее, прорисованы многие пласты, сложные фигуры, взаимосвязь факторов и идеологий, и всё это за менее, чем два часа.

Как я уже писал, я не против негативных концовок, хотя сам предпочитаю давать зрителю надежду, но хорошее кино озвучивает мысль не односложную. Не «жизнь дерьмо», и даже не «наша жизнь дерьмо», и даже не «наша власть дерьмо». Это — общие суждения, недостойные хорошего драматурга. А, например, «благородство и забота о ближнем терпят крах в обществе, которое…» или «когда и если…» . И не имеется в виду «когда и если мэр дерьмо». Такую одноклеточную мысль можно показать за пять минут, для ее выражения нет необходимости в полнометражном фильме.

В «Левиафане» есть замечательная сцена, когда мэру в ресторане приходят сообщить о том, что персонаж Серебрякова приговорён. Он кивает довольно, но следующий кадр построен так, и задерживается на его неподвижной, угрюмой фигуре настолько, чтобы мы смогли ощутить его полное одиночество. Мастерски исполненный настроенческий штрих — который, увы, не пошел дальше, и выражен слишком тонко. Наверняка замечено не всеми, да и я до сих пор не уверен, что не нафантазировал себе этот интересный оттенок.

Справедливости ради, в «Левиафане» присутствует и церковный пласт. Но мне кажется, что отношения власти и церкви сегодня намного сложнее (а может, намного проще?), чем сессии наставничества с библейскими цитатами, в которых единственным ясным вектором является повторенная несколько раз фраза «Всякая власть от Бога. Где власть, там сила». Наверное, это — хороший способ показать, что мы зачастую живем по понятиям многовековой давности, но это никак не проясняет для меня роль священника в жизни городского правления. Что владыка думает о его «царствовании»? Слеп? Потакает? Лицемерит? Есть ли у него сомнения, внутренняя дилемма, личный интерес, идеология, помогающая ему не видеть или не понимать? Как вписывается в его христианские убеждения? Искренние ли они? Вопросы остаются без ответа, и в результате мэр и владыка и не сообщники, и не антиподы, и даже не наставник с прихожанином, потому что неясно, в чем суть наставлений и с какой целью.

Есть мнения, что храм, показанный в конце, построен на месте отобранного дома, и что вот она связка. Есть такие мнения. Википедия авторитетно выдаёт по этому поводу слово «возможно». Некоторые критики используют в отношении этой гипотезы выражения «если допустить, что…» и «кошмарное предчувствие, что…». Похоже, нам всем безумно хочется, чтобы фильм уже сказал-таки что-нибудь конструктивное. Что-нибудь, что складывается во что-нибудь.

«Когда автору ставят вопрос ребром, «хотите вы или нет, чтобы люди смотрели ваше кино?», начинается отчаянная путаница понятий».

Честно говоря, даже как притча «Дурак» работает лучше, и не только потому, что показывает Систему. Если говорить об отсылах, то как не упомянуть важнейшую сказочную фигуру, на которой построен Никитин? Иван-Дурак не потому дурак, что у него ограниченное IQ, или слюни изо рта, а потому что равнодушен к материальным ценностям окружающих его персонажей. Ему всегда меньше всех надо, когда дело касается выгоды и прагматизма, и больше всех надо, когда необходимо кому-то помочь или кого-то спасти. Он говорит на другом ценностном языке.

Пусть в «Дураке» не такой ровный уровень актерской игры, и пара сцен вызывают сомнения — не верится. Пусть там есть щербинки, в сравнении с отполированной поверхностью фильма Звягинцева. В первую очередь «Дурак» работает благодаря своей цельности и фокусу, стройности своей модели. Когда Вдовиченков говорит: «Во всём никто не виноват… Во всём виноваты все», это просто красивая фраза. Но когда чиновники в «Дураке» произносят свои страшные слова, когда сам Дурак восклицает «Неужели ты не понимаешь, что мы живем как свиньи и дохнем как свиньи только потому, что мы друг другу никто?!» — все эти мысли сформулированы в самой структуре фильме, в его событийном ряде.

Единая цель, единая проблема, единый действующий герой, многогранные перипетии на его пути, дилемма, точная мораль — все эти «банальные» драматургические инструменты способствуют такому эффекту. Но: «какое мне дело до широких масс?» говорит Звягинцев в интервью. И если это означает вольное отношение к драматургии и зрительской идентификации, то по мне это как перестать говорить по-русски и начать говорить на языке Хлебникова или Кручёных — «Щюсель бюзи нябе!» — умный, поди, поймет.

Но даже и это не вполне позиция режиссера (когда автору ставят вопрос ребром, «хотите вы или нет, чтобы люди смотрели ваше кино?», то начинается отчаянная путаница понятий). Ровно в том же интервью Звягинцев заявляет: «Я абсолютно убежден, что «Левиафан» — народная картина, а не произведение для небольшой кучки «понимающих». […] Конечно, фильм и для них, но если каким-то образом к этой публике смогут присоединиться самые обычные зрители, те, что не зовут себя синефилами, знаю — картина попадет им прямо в сердце».

Боюсь, не смогут, и, подозреваю, не попадёт. Именно потому что «каким-то образом». Каким-то нечаянным образом. Мы тут смотрим, а вы присоединяйтесь как-нибудь. Да их никто не ждет на этом просмотре. К ним никто не обращается. Лично я сбит с толку. А вы?

Наверняка найдутся, как находятся обычно, те, кто укажет мне: а как же вон тот символ? А как же вот этот референс? А чего стоит скелет кита на берегу! Да, товарищи, искать «пасхальные яйца» — это прикольно, но они не являются основным пластом фильма. Меня всегда интересуют, в следующем порядке: 1) буквально происходящее на экране; 2) тематические смыслы, подтекст, который считывается зрителем, в первую очередь эмоционально; и 3) работающие на сюжет фильма символы, цитаты и параллели, как у «Левиафана» с Иовом, «Дурака» с Иванушкой, и, скажем, «Изображая жертву» с Гамлетом. Всё остальное — маленькие, приятные (иногда раздражающие) бонусы.

Дорогой зритель! Широкий и узкий! Мне бы очень хотелось, чтобы ты посмотрел и «Дурака», и «Левиафана», и постарался осмыслить эти фильмы! Хуже не будет. А ещё мне очень хотелось бы, чтобы ты получал удовольствие от «Безумного Макса», «Железного Человека», и «Титаника», ибо есть почему. Будь гибче, разностороннее, взрослее и юнее, и да пребудет с тобою Сила.