Мне не стыдно

Джон Труби, замечательный сценарный гуру, чьи теории я очень уважаю, рассуждая о жанрах, сказал примерно следующее: если в работе над любовной историей вам стыдно писать о великой страсти, о близости, о том, как два человека жить не могут друг без друга — лучше не беритесь за любовную историю.

Зритель не приходит в кино за полутонами. Он хочет того, что у него в жизни происходит крайне редко. Чтобы Рене Зеллвегер сказала «You had me at hello» . Чтобы Ричард Гир карабкался по пожарной лестнице с розами, преодолевая страх высоты. Чтобы Кейт Уинслет бежала с топором по тонущему кораблю, потому что без Леонардо ДиКаприо она жить не хочет.

Мне кажется, что то же самое актуально и для других жанровых историй. Я каждый раз с упоением смотрю кадры из «Матрицы», «Индианы Джонса», «Назад в будущее». Я с огромным удовольствием разбираю на занятиях, возможно, менее шедевральные, но очень классные и мастерски сделанные «Армагеддон» и «Долгий поцелуй на ночь». Меня трогает и будоражит «Телохранитель» с Костнером и Хьюстон. Мне не стыдно смотреть такие истории, и мне не стыдно писать такие истории. Да, думая о том, как можно повернуть сюжет иначе вот тут и вон там, но вдохновляясь этими в чем-то традиционными, в некоторых случаях немного устаревшими, быть может, киномифами. Мне не стыдно, что у меня перехватывает дыхание, когда Индиана шагает над пропастью. Мне не стыдно представлять себя суперменом, просматривая в очередной раз сцену битвы в мраморном зале под «Пропеллерхедс» в «Матрице» . У меня подкатывает ком к горлу каждый раз, когда девочка в «Долгом поцелуе на ночь» возвращается за матерью: «Жизнь — это боль! Вставай!» Я горжусь такими строками в «Черной Молнии», как реплика сестренки героя: «Я знаю, кто Черная Молния… Это наш папа» .

Мы — циники, и становимся все более циничными. Это модно, и, наверное, в какой-то мере даже неизбежно с обретением жизненного опыта, но я не думаю, что это обогащает духовно.

Не так давно у меня вышел спор с другом, и в результате спора мне удалось сформулировать какие-то вещи про отношение к зрителю. К тем, кто хочет и ценит яркие, понятные жанровые истории с высокими ставками и зашкаливающими эмоциями. К массовому зрителю. Этот зритель почему-то всегда представляется ценителям высокого «серой массой», «быдлом» и так далее. Ерунда. Эти люди — не Светы из Иваново, не Васи из Бутово. Не обязательно так. Это офисные работники и школьные учителя, врачи и турагенты, инженеры и домохозяйки. Академики. Писатели. Психологи. Студенты и школьники. Сосед, который, может, и слесарь, но повернется ли язык даже в мыслях занести в категорию быдла знакомого с детства дядю Лёшу? Или бабушку с дедушкой, которые понятия не имеют, что такое постмодернизм, никогда не читали Кафку — так уж вышло, не до того было — и любят прослезиться под простую мелодраму?

Или дети, в конце концов.

Вот аналогию с детьми-то я и хочу провести. Нет, не потому, что массовый зритель — «недоразвитый» . Просто чтобы любить (и создавать) такое кино, важно сохранять в себе что-то детское, непосредственное, мечтательное, увлеченное, восторженное (и ох как противоречит непосредственности цинизм!). Мало того, кинематограф воспитывает. Если пять тысяч человек, которые посмотрели «Бубен, барабан» (любопытный, кстати, фильм в своем роде), впали в депрессию и сделали «свежий» вывод, что жизнь ужасна, а десять миллионов, сходив на «Черную молнию», вспомнили, путем динамичного и увлекательного сюжета, что помогать людям хорошо, и что не стоит отчаиваться в трудной ситуации — мне кажется, «Молния» принесла больше пользы. Приходя в кино, зритель готов учиться, познавать, отследить предлагаемый взгляд на жизнь, сравнить со своим; если фильм захватывает внимание и честно держит эмоцию — к его посылу относишься с уважением. Как школьник к учителю. Как ребенок к папе или маме. Я не придумал этого, были исследования. Сознание зрителя в темном кинозале претерпевает изменения.

Мой друг — ценитель необычного кино и нестандартной, не мейнстримовой музыки. Иногда он по-доброму, по-приятельски посмеивается: «заботишься о зрителе, значит? Печешься о нем? Как он там…» Да нет, не то чтобы пекусь, просто изначально настраиваю себя в работе на определенный режим понятности и эмоциональности; я каждый раз примерно знаю, для какого зрителя я пишу (Чаплину и Хичкоку это никогда не мешало). «Как можно ориентироваться на это быдло, на эту серую массу?» говорит мне друг. «Ведь тогда не ты формируешь свое творчество, а запросы тупых зрителей! Стремишься вниз, мол», ну или примерно как-то так. Отвечаю: вот твоя семилетняя дочь. Она не понимает Альмодовара. Она не понимает Тарковского. Она заснет на «Восемь с половиной» . Быдло ли она для тебя? Выберешь ли ты не общаться с ней, а пойти к другу обсудить фон Триера? Нет, будешь бережно выбирать ей мультик: Илью Муромца купить или «Как приручить дракона»? Что лучше будет для дочки, как постепенно привить ей хороший вкус? И те взрослые темы, которые ты готов обсуждать с ней, в меру ее понимания, ты стараешься обсуждать на равных, не свысока. Вот оно, ключевое определение: понятные (в том числе, эмоционально понятные!) темы, в обсуждении на уровне, доступном собеседнику, но не свысока. А если она попросит тебя на ночь рассказать сказку, ты не будешь «стремиться вниз». Ты сочинишь ей наилучшую сказку, на какую способен — учитывая ее развитие и зная, что ее волнует и интересует.

Массовый зритель будет для тебя быдлом тогда, когда ты выбираешь так к нему относиться. Притворяться, будто кроме фестивальной аудитории никого не существует — вредно. И когда в нише кино для массового зрителя возникает вакуум, потому что все выпускники ломанулись снимать фестивальные притчи дрожащей камерой… Есть теория: цензура начинает усиливаться в таком обществе, которое потеряло стабильность своих ценностных и моральных ориентиров. Посмотрите, какие принимаются законы. Неужели будем продолжать считать, что массовый зритель недостоин того, чтобы мы говорили с ним с экрана?

Меня поразил относительный кассовый успех «Того еще Карлосона» . Технически он сделан достойно (и нельзя не признать, что это «технически» подразумевает все же творческую работу — художника-постановщика, оператора-постановщика, режиссера монтажа и пр.), но сценарий (плюс во многих местах актерская игра, другие аспекты, но в первую очередь сценарий), на мой взгляд, безобразен. При этом я не могу отмахнуться от того факта, что фильм собрал приличную аудиторию, получил ряд положительных зрительских отзывов на кинопорталах (наряду с большим количеством отрицательных), окупился и пр. Меня мучил этот вопрос. Я не понимал, почему и по какому праву. Недостаточно отмахнуться от этих людей, придумав себе объяснение «они тупые». Во-первых, это не так, и во-вторых, это ничего не решает. И я прихожу к выводу, что, помимо нескольких маркетинговых манков (Галустян и гэгово-анекдотический формат «Нашей Раши» — их аудитория была фильму гарантирована), фильм уловил какую-то правильную эмоцию. Люди хотят такие фильмы — чтобы смешно, светло, сказочно, с красивой картинкой, вроде даже с каким-то моральным посылом и темой, хоть и топорно поданными — только пока в более качественном варианте их практически не получают. И об этом нужно задумываться.

Честно говоря, примерно такой же диагноз от меня получил имевший большой успех французский фильм «1 + 1» . Основано на реальной истории. Очень хорошая эмоция и настроение. Замечательный тандем персонажей. Но: сценарий состоит из виньеток, сюжет не развивается, он фрагментированный, характеры героев не растут вглубь, использование драматургии очень ограниченное, в цельное мощное движение не складывается, динамики и конфликта мало. До безобразия бестолковый сценарий. Но в фильме оказались вещи, которые для большого количества зрителей с лихвой компенсировали этот недостаток.

Есть такой психологический термин «интроект» . Это когда наши суждения или мнения пришли извне и были приняты непереваренными. Обычно интроекты приходят из детства: «мальчики не плачут», «девочки не должны так себя вести», «всегда уважай старших», «надо спрашивать разрешения» . Некоторые приходят в подростковом или студенческом возрасте: «романтические комедии и экшен-триллеры — для тупых масс» . «Есть высокое искусство, а есть низменное развлечение» . «У Голливуда научиться нечему» . «Всё, что уже где-то было — это штампы, и кино должно избегать их как огня» . (Спасибо, ВГИК. Я уже говорил на пресс-конференции открытия Московской Школы Кино: любой факультет, который ставит перед собой задачу выпустить 15 гениев в год, обречен на провал.) Это — опасные интроекты, потому что приводят к ограниченности и неразборчивости, и, что еще хуже, оценочным суждениям о том, в чем, собственно, человек уже сделал выбор не разбираться. Когда-то я интуитивно почувствовал, что «Злой, плохой, хороший» — шедевральное кино. Так оно и оказалось. Но к пониманию, что «Индиана Джонс» — это великий миф кинематографа, я пришел постепенно. Всегда любил, но не всегда считал тем кино, которым стоит и хочется заниматься. И замечательный фильм восьмидесятых «Большой» мне пришлось оценить заново, на еще более высоком уровне, относительно недавно, познакомившись с разбором Джона Труби азов жанра фэнтези. Растем, слава богу.

Может, я сейчас не в состоянии оценить глубину и шедевральность «Елены» или разглядеть непостижимую, не поддающуюся адекватному разбору драматургию фильма «Жила-была одна баба»; и поэтому вижу в них пустоту, которая прикрывается напыщенностью. Может, здесь какая-то моя ограниченность. И все же процитирую повторно Терри Гильяма, который высказался на эту тему с подкупающей искренностью: «…Надеяться, что они меня полюбят, слишком опасно, но по крайней мере можно вызвать у них ненависть и тем самым пробудить ото сна». Это честно — и, может быть, по этой причине творчество Гильяма у меня никогда не вызывает отторжения.

Цинизм современного общества (и уж тем более — творческой общины) вызывает стыд: стыдно заниматься сказками, создавать мифы, негоже и банально заставлять радоваться, плакать и переживать. В этом году моя студентка в Московской Школе Кино писала сценарий в жанре, не близком ей: приключенческий экшен. Она провела исследование, накопала ряд интересных деталей и придумок. Угроза в ее сюжете была связана с адронным коллайдером — что мне очень понравилось. Не просто потому, что я этого еще нигде (или почти нигде) не видел, хотя говорят о коллайдерах много. А потому что это ее как автора воодушевило. Девушка, склонная к иным направлениям, сумела разбудить в себе интерес к заданной теме настолько, чтобы увлеченно начать населять мир истории осознанно отобранными ею для этой цели элементами.

Прошло несколько недель. Коллайдер куда-то ушел из сценария. Я в растерянности: «Куда вы дели коллайдер?» Надо сказать, что в этот момент студенты претерпевали кризисный момент, заходили в тупики, ставили под сомнение свои способности, и пр. (необходимый кризис в любом росте и развитии). Девушка ответила, что все эти коллайдеры вдруг показались ей большой глупостью, что всё это как-то нелепо… Я возопил в отчаянии: «Вы же придумали этот коллайдер! Обожайте свой коллайдер!» В этот же день фраза «Обожайте свой коллайдер» заняла свое место в «уроках жизни» (традиция наших студентов). В глазах студентки, кажется, снова загорелся огонек, она вздохнула с облегчением (Лена, поправьте меня, если вру!) Коллайдер вернулся в сюжет. Сценарий получился хороший!

Наспоследок я хочу снова процитировать Джона Труби — слова из его разбора/рецензии на «Аватар» на его персональном сайте.

«Во всем визуальном великолепии «Аватара» Джеймса Кэмерона легко проглядеть сценарий. Собственно, сценарий «Аватара» подвергся той же брани, что досталась сценарию «Титаника». Вы знакомы с этими претензиями: история содрана с «Покахонтас». Враги — картонные злодеи. Диалоги напыщенные. Короче: отличная картинка, плохой сценарий.

Критики не столько неправы, сколько неактуальны. Они не могут взять в толк, что Кэмерон — блестящий автор от поп-культуры. Он — один из трех-четырех лучших популярных авторов, и его секрет (то, чем следует обладать всем современным сценаристам) — мастерское владение жанрами» .

Замечательная фраза, выражающая суть: «Критики не столько неправы, сколько неактуальны» .