Уродливые ценности

Недавно Сергей Соловьев по Культуре с гордостью произносил в передаче о польском режиссере Ежи Гофмане такие слова: мол, Гофман никогда перед публикой не «лакействовал».

А кто лакействовал?! Хичкок, может? Эйзенштейн? Рязанов и Данелия? Клод Лелюш? В таком случае, я с удовольствием присоединюсь к этой череде «лакеев», если у меня хватит таланта и возможностей.

Сколько можно напыщенно гордиться тем, что мы не желаем смотреть в глаза тем людям, которые платят за билеты в кассах кинотеатров? А чаще всего и не платят, и нам плевать, потому что деньги на кино выпали из государственной казны. И тешим себя тем, что сняли «важное кино». Чем оно важное, если его ну практически НИКТО НЕ УВИДЕЛ? Для кого оно тогда важное? Для пустых сидений? Для белой материи экрана? Для пост-премьерного обсуждения с коллегами за коньяком? Для DVD-коробочки?

Сколько можно обсуждать с экрана проблемы третьих лиц (упадок духовности в провинциальной России, например, излюбленная такая тема) исключительно со вторыми лицами (забыв про то, что третьи — реальны, и их проблемы — реальны, но разве ж мы про это?). И получается, что только коллега-режиссер Афанасий и доморощенный кинокритик Эдуард могут заценить, как режиссер Викентий вот это всё здорово и непонятно-метафорично (а еще — обязательно цинично и с должным пессимизмом) сказал про провинцию и упадок в ней. «Как дальше жить?» вопит провинция. «Извините, мы сейчас о более высоком», говорят Афанасий, Эдуард и Викентий. Или, чаще: «Кто здесь?»

Дополнительная беда в том, что нередко работники творческих сфер спешат, следом за великими (а точнее — думая, что именно этим великие занимались в первую очередь), как раз таки наплевать на своего зрителя (а порой еще и на коллег по проекту), а не снять прекрасное кино. Именно это поведение легче копируется и усваивается: плохому проще научиться. Ведь всегда есть прекрасная ширма «это был не наш зритель», «вы просто не поняли», «это кино — не для всех». Автоматическое принижение недовольных как стоящих на низшей степени эволюции, и автоматическое возвышение себя. А дело всего лишь в семантике, «кино не для всех». И вполне сродни понтам эксклюзивного клуба. «К нам только по картам. Фейс-контроль. Мужчина, сегодня мест нет. Без объяснения причин». А чем этот клуб эксклюзивен? А только тем, что так себя назвал, и напечатал три сотни клубных карточек. Все равно только этим тремстам во всей Москве не жалко столько денег на бутылку шампанского.

Честнее мне показались слова Терри Гиллиама из недавно прочитанного интервью: «Надеяться, что они [зрители] меня полюбят, слишком опасно, но по крайней мере можно вызвать у них ненависть и тем самым пробудить ото сна» . Требует смелости развернуться лицом к зрителю и поговорить с ним на его языке, да так, чтобы он остался доволен разговором. Чтобы он не заскучал и что-то вынес из него. Чтобы взахлёб пересказал друзьям.

Да, порой обидно, что зритель в своей массе, может, не готов воспринимать некоторые истории повышенной сложности… И я не говорю о «Персоне» Бергмана (это не для всех, да и не должно быть для всех). Скорее — о «Бразилии» Гиллиама или о «Бегущем по лезвию» Скотта, которые, несмотря на всю свою жанровость и зрелищность, все же не преуспели в кассовых сборах. Да, может быть, в своей массе зритель не очень-то способен понимать и любить кино на разных его интеллектуальных уровнях, или с его негативными видениями мира. Но кто же виноват, если мы не хотим предлагать ему сюжеты, которые он способен переварить, и уже в этих сюжетах находить ценности, мысли, стимулы, мечты?

P.S. Не менее неуважителен к зрителю подход тех кинематографистов, которые упрощают желания аудитории до уровня идиота или животного. Смешно — это когда пукают. Волнительно — это когда про тёлочек. Интересно — это когда тысяча пятый бандит с отъетой ряхой мочит кого-нибудь в обшарпанных подъездах, а тысяча шестая Клава не может выбрать между Васей и Петей, мечтает о счастье, но толком ничего для этого не делает, и неизменно произносит фразу: «Я беременна».